«Жадность и лень». Почему наркотики стали в России доступным бизнесом и для студентов, и для полицейских

Я хотела получить «Редколлегию» за многие свои тексты, но не за этот. Сотрудники омского МВД и Следственного комитета не просто категорически отказались со мной разговаривать, но еще и всеми силами мешали разговаривать со мной другим. Поэтому узнать подробно об уголовных делах против силовиков мне не удалось. Когда сорвалась встреча с последним источником, на которого я очень рассчитывала, я прорыдала весь вечер в баре гостиницы. В итоге я нашла нужных людей, поговорив с ними не под запись, но для задуманного материала этого было мало.
Редактор, услышав о слежке и давлении на источники, попросил описать это в тексте. Я согласилась, чтобы объяснить читателям отсутствие фактуры. Но я ненавижу так делать. Я ненавижу расписываться в собственной беспомощности. Это то, чего цензоры сейчас и хотят добиться от журналистов в России – беспомощности. Пасовать перед давлением со стороны ньюсмейкров – это непрофессионально.
Мне совсем не хочется, чтобы главным мерилом хорошего текста становилось количество угроз и запретов, с которыми журналист столкнулся во время работы. Так же как количество пролитых им слез или выпитого им виски. Я понимаю, что вся обстановка в российских медиа к этому располагает, отчего еще больше ценю тех своих коллег, которые отказываются сворачивать со своего пути. Их материалы полны проверенной фактуры, а рассказы о слежке и прочих кознях со стороны источников они оставляют для личных разговоров с друзьями.