Здесь у моря был город. Репортаж из Мариуполя, превращенного в одну длинную очередь обездоленных.

Я впервые встретилась с беженцами из Мариуполя в марте 2022-го, когда была в Ростове. Их размещали в спортивном зале по 10 в ряд, грязных, голодных и оборванных. Я бесконечно с ними разговаривала, и то, что они рассказывали, было чудовищно. Я не могла поверить, что подобное происходит в нескольких десятках километров от меня, а я ничего не могу сделать.

Я хотел уехать в Мариуполь ещё тогда, но никак не могла добиться, чтобы меня пустили. В результате въехать получилось только в феврале 23-го. Я была там неделю, стояла в очередях за едой, за документами, в бюрократические конторы, разговаривала с людьми, которым нужна помощь и которые живут с разрушенной жизнью, ходила по чёрным сгоревшим домам, в которых до сих пор живут люди. Так и получился этот текст.

Самым страшным оказались девочки лет 10 в парадной Юнармейской форме, с бантами. Их привезли в Мариуполь из России в патриотических целях, чтобы «воспитывать» местных детей, и они вышагивали вдоль сгоревших домов, держались за руки и пели что-то очень бодрое. До этого я видела мариупольских детей, которые образуют оборванные стайки и просто слоняются по улицам между пунктами обогрева. И это чудовищно страшно, когда одних детей используют, чтобы перевоспитывать других детей, пострадавших от войны.

Кроме того, я была на кладбище рядом с Мариуполем, уже за блокпостами, и там хоронили тела, которые убирали с улиц. И это тоже очень страшное зрелище, потому что свежие кресты тянутся до горизонта, им несть числа. На некоторых нет имён, иногда на могиле просто палочка и цифры, и много могильщиков копают новые могилы, по несколько в ряд. И там я впервые увидела ворон на кладбище.

Я не всегда могла сказать, что я журналист, и просто разговаривала с людьми, но на меня все реагировали хорошо, старались помочь. Большинство людей, переживших военные действия, хотят выговориться, и когда у них что-то спрашивают, они говорят очень много. Люди, к которым я заходила в гости, всё время пытались меня накормить, одна бабушка, в доме у которой крыша падает, всё равно хотела меня чем-то угостить. Доброту и любовь произошедшее в них не убило. Там есть офис «Единой России», в котором сидят юристы, помогающие людям понять, что им дальше делать. И эти юристы тоже ко мне относились нормально, без опаски. Хотя если бы я афишировала, чем занималась, меня бы сразу где-нибудь закрыли.

Только один раз одна женщина напряглась. Я заходила в отремонтированный дом, где были новые лифты, поинтересовалась у людей, как им живётся, и она забеспокоились. Людям в новых домах угрожают, что эти дома взорвут, и они боятся.