Взрывчатка в ТЦ, четверо убитых и молчание силовиков

Обрушение дома в Магнитогорске утром 31 декабря прошлого года – это шок. Для родных и близких погибших и пострадавших, для властей, представителей экстренных служб, для сторонних жителей города, для журналистов местных и федеральных СМИ, особенно работающих онлайн.
С первых часов трагедии челябинская редакция Znak.com (нас сейчас два журналиста, редактор и фотограф) работала несколько дней фактически круглосуточно. Для нас, как и в любой другой ситуации, было важно не просто оперативно и качественно отработать повестку по официальным сообщениям властей и экстренных служб, но и предоставить читателям качественную эксклюзивную информацию.
Весь день 31 декабря и до вечера 1 января мы собирали сведения по крупицам, сделали десятки звонков, чтобы не упустить ничего. В частности, через одного из моих источников, работавших на месте трагедии, мы первыми получили информацию о том, что появилась едва уловимая, но все же надежда найти живого ребенка – самого маленького из всех пострадавших, а затем и видео, где малыша уже вытащили и мчат в карету скорой помощи. Стоит сказать, освещение подобных трагедий – это всегда эмоционально очень тяжело. Это тот случай, когда и через 15 лет в профессии пишешь текст или заметку, а сам уливаешься слезами. Во всяком случае, так было со мной в этот раз. Невозможно смотреть видеорассказ родственников тех, кто на тот момент еще находился под завалами, и оставаться безучастным.
Собственно, вечером 1 января, когда улеглась шумиха после чудесного спасения Вани Фокина, мы думали пойти передохнуть: напряжение первых суток явно спадало, шансы, что еще кого-то найдут живым, стремились к нулю. Я уже собралась идти поспать, когда наш редактор Ирина кинула в общий чат информацию из соцсетей: в городе взорвалась маршрутка, десятки очевидцев выкладывают фото и видео, говорят о погибших. Первая реакция: этого не может быть, чтобы вот так, все сразу. Вторая реакция: на улице адский мороз, поэтому время от времени автомобили взрываются или загораются из-за короткого замыкания. Третья реакция: поспать не получится. Но о возможности криминальной версии случившегося на тот момент у меня не возникло ни малейшей мысли.
Ну а дальше, по сути, продолжилась самая обычная работа: я сделала звонки и сообщения всем, кто мог официально или неофициально пролить свет на происшествие. Пресс-службы региональных МВД, ФСБ, СК, МЧС, на всякий случай даже прокуратуры, спасателей и Росгвардии, а также источники из числа сотрудников этих ведомств, работавшие на месте обрушения дома. Первую ниточку проложило МЧС, когда пресс-секретарь ведомства, еще явно не думая о том, что можно говорить, а чего нельзя, прямо ответил: мы не комментируем, там может быть криминал, работает полиция. Начальник пресс-службы областной полиции для таких ситуаций оооочень долго готовила официальный комментарий, который в итоге свелся к тому, что взорвался газовый баллон, возможно, есть погибший. ФСБ – сразу ответила, что все комментирует Москва, СК — примерно то же самое. Поставили странный комментарий МЧС. Через минуту – звонок извиняющегося пресс-секретаря, попросившего убрать слова о работе полиции и криминале из его прямого цитирования.
Между тем, в социальных сетях появлялось все больше странных видео, где вокруг горящей маршрутки явно бегали какие-то люди с предметами, похожими на автоматическое оружие, где кого-то эти люди валят на снег. Да и ладно. Но мало ли – в городе режим ЧС, стянули силовиков к «взрыву газовых баллонов».
Мы с коллегами тщетно пытались узнать, сколько все-таки человек погибли при взрыве «Газели» и кто они: мужчины, женщины, были ли среди них дети, может быть – их родным нужна помощь. Но везде упирались в глухую стену: о маршрутке, после короткого сообщения МВД о взрыве в ней газовых баллонов, официально никто не проронил ни слова.
И вот тут начался мой личный рабочий «ад»: прилетела очень эмоциональная информация от источника о том, что все события носят криминальный характер, что в маршрутке ехали несколько мужчин, возможно, причастных к ЧП в доме, что была спецоперация по их задержанию и все они убиты. Повторюсь, я получила крайне эмоциональные сообщения от одного из сотни находившихся в Магнитогорске силовиков. Неподдельные эмоции от видавшего многое за годы службы сотрудника спецслужб – один из признаков того, что это не попытка глупо пошутить или сорвать хайп. Человек на самом деле оказался потрясен происходящим. И, выдавая информацию с колес, он никак не думал о том, что в будущем эту информацию официально будут замалчивать всеми правдами и неправдами.
Вопрос о том, пишем или не пишем, в этом случае не стоял. Писать однозначно следовало, тем более, источник относился к той группе информаторов, которым доверяешь полностью. Не написать – значит придать саму суть журналистики, как профессии. Но, опять же, получив информацию о версии теракта и ликвидации группы радикальных исламистов, я прозвонила официально все спецслужбы, попросив прокомментировать имеющуюся у меня информацию. В ответ получила от всех без исключения: «мы не комментируем». Тогда мы поставили свое первое сообщение. Сослались на источники, указав, что от комментариев официально все отказались.
Чем руководствовались в решении публиковать информацию? Мы считаем, что население имеет право знать правду, какая бы она не была. В городе один за другим произошли два взрыва, везде – множество очевидцев, ночью начинают проводиться какие-то странные эвакуации жителей многоэтажек. И никто из властей и представителей спецслужб ничего не говорит. Короткое сообщение СК России о том, что отрабатываются все версии взрыва в доме – не в счет. Тем более, что про «Газель» там не было сказано ни слова. Неведение в таких случаях порождает панику и слухи. Мы опубликовали первое сообщение, искренне надеясь, что утром все это прокомментируют уже официально. Но мы ошиблись. Изначально мы не думали, что со стороны властей, особенно местных, начнется такое давление, больше похожее на травлю: никто ничего не опровергал, но все, подключая, в том числе, провластные СМИ, старались кинуть в нас тапком. Самое абсурдное: коллеги публично требовали от меня раскрыть источники информации, не думая ни о законе о СМИ, ни об этических соображениях.
Мы приняли решение аккуратно собирать информацию и ждать официальных сообщений. Когда и через сутки их не последовало, а картинка истории относительно сложилась, решили писать в подробностях. Несмотря на предупреждения с разных сторон о возможных негативных последствиях для редакции и автора.
Проще всего оказалось написать этот текст, так как в голове уже было все довольно стройно, за исключением небольших деталей. Такое – не придумать. Информацию подтвердили не только мои несколько местных источников, но и источник в Москве. Однозначная позиция руководства редакции – мы пишем про это несмотря ни на что – дала уверенность. Появляющиеся откровенные вбросы в других СМИ (о гибели в маршрутке семьи с детьми, которая ехала отмечать праздники) – придали какой-то смысл тому, что я пишу и знаю, что пишу это не по чьему-то заказу, что пишу правду.
Реакция на текст – с одной стороны: поддержка от влиятельных федеральных СМИ и ряда знакомых силовиков, которые открыто говорили: молодец, что решилась, все так и есть. С другой – уже буквально убивающее и неприличное молчание официальных органов, десятки ложных публикаций, якобы развенчивающих описанную мной версию и поток сообщений с оскорблениями в соцсетях.
Мы ждали, что следственный комитет или НАК хотя бы, на крайний случай, просто опровергнут одной строкой все сказанное нами, но нет. До сегодняшнего дня мы не знаем официально ничего. Даже в ответе на запрос в СК представители ведомства указали, что все – тайна следствия. Хорошо, если со взрывом дома мы можем это понять и простить, то где хотя бы короткие ответы на вопросы о ЧП с маршруткой, о причинах этого, количестве погибших, их личностях, где информация о нахождении взрывчатки около торгового комплекса? Ничего. И это настораживает и пугает. Я понимаю, что простой человек сегодня даже на 30% не знает правды о том, что и из-за чего происходит в его городе (о стране можно вообще молчать). Эти 30% он получает из независимых СМИ, которых с каждым годом становится все меньше.
Сегодня сама профессия журналиста за счет закручивания гаек государством становится в разы сложнее, нежели была еще 10 лет назад. Чтобы чувствовать удовлетворение от работы, нужно либо быть по-настоящему смелым и где-то жестким, либо – свято верить в открытость и честность чиновников, транслируя эту веру в своих публикациях. Но и в том и в другом случае нужно уметь добывать информацию и ее проверять, анализировать, уметь общаться и выстраивать диалог с каждой стороной будущей публикации, необходимо научиться слушать и обязательно разбираться в том, о чем ты пишешь. Последнее – необходимое условие выстраивания отношений с будущими информаторами. Если люди, которые компетентны в тех или иных областях, будут понимать, что тебе интересна их сфера деятельности, что ты погрузился в проблему – они будут более открыты и откровенны.