Свидетели Алексея

В прошлом году я репатриировался в Россию после 10 лет отсутствия . И так совпало, что когда Алексея Навального привезли на лечение в «Шарите», я ещё работал в Берлине и освещал эту ситуацию. А когда его выписали, и он вернулся в Россию, я тоже оказался тут, и начал работать на канале Алексея Пивоварова, где мы делали большую историю про колонию в Покрове и город вокруг неё. Так и получилось, что целый год, куда бы ни направлялся Алексей Навальный – туда и мы.

Конкретно этот материал появился после того, как в редакцию «Дождя» окольными путями пришла записка от человека, утверждавшего, будто он сидит с Алексеем в одном отряде. Мы зацепились за эту ниточку, стали перепроверять, что это за человек и тот ли он, за кого себя выдавал. В процессе мы убедились, что он говорил правду, а также вышли на других бывших заключённых, сидевших либо одновременно с Алексеем, либо незадолго до его прибытия.

Это были долгие и сложные поиски. Главный герой, Нариман Османов, по его собственным словам сразу после публикации был вынужден уехать в другую страну, даже в Грузии он не чувствовал себя в безопасности. Ещё одного бывшего заключённого мы застали в центре для депортируемых, потому что он тоже не гражданин России. Собственно, всех членов отряда Навального,  которые были готовы поговорить, объединяло то, что они – неграждане, которым не надо тут жить и сталкиваться с последствиями. Тех, кто не уезжает из страны, но всё равно готов на разговор, мы не нашли, хотя и пытались .Искали и так называемых «дневальных», которые следили за Навальным и участвовали в его травле.

Поначалу нас сбило с толку то, что рассказы наших собеседников часто не соответствовали тому, что Алексей говорил в интервью или публиковал в сетях через адвокатов. Но мы поняли, что каждодневные издевательства над ним и другими заключёнными – это настолько же мелко, насколько и мерзко, об этом не говорят. Удивила изощрённость методов, о которых рассказывали оба наших собеседника: не физические пытки, а измывательства, слушая о которых ты понимаешь, что это, очевидно, продукт работы целой системы. Пытка с лишением сна, использование гомосексуальной тематики, которая в тюрьме табуирована, унизительные способы давления – всё это кто-то придумал, а потом передавал «из поколения в поколение» внутри ФСИН.

Работая над этим материалом, я думал, что Навальному, конечно, тяжело, но на фоне других заключённых легче, потому что у него хотя бы есть адвокаты, внимание журналистов и заступничество политиков на Западе. А у простого российского зэка, подвергающегося подобным и ещё худшим пыткам ничего такого нет. Не случайно мы рассказали и о бывшем заключённом Дмитрии Мудриченко, который был в другом отряде Покровской колонии, где процветали и до сих пор процветают пытки. Всё это происходит бок о бок с «особым заключённым» Навальным и созданным под него отрядом, и с этим сталкиваются десятки и сотни тысяч заключённых по всей стране.

Попыток давления на нас не было, и страшно тоже не было. Мы хотели поговорить с руководством колонии, отправили запросы во Владимирское управление ФСИН с перечнем всех тех историй, которые услышали от бывших заключённых. Нам не ответили ничего, и косвенно предложили поговорить с членами общественной наблюдательной комиссии по Владимирской области, которые в итоге попали в фильм. Это молчание очень красноречиво.

Было любопытно ещё и потому, что к тому моменту, как мы оказались в колонии, у нас, благодаря разговорам с различными заключёнными, был уже целый список сотрудников учреждения, и я примерно понимал, кто из них отметился в какой деятельности. Это помогло прямо на месте идентифицировать сотрудника под характерным прозвищем «ангел смерти», и задать ему и другим предметные вопросы о том, признают ли они своё участие в издевательствах и избиениях. Но никаких ответов мы, ясное дело, не получили.

Освещать подобные истории было бы невозможно без немногих существующих в стране независимых медиа вроде «Дождя», и слава Богу, что тот же «Дождь», где мы планируем делать и другие истории, ещё существует.