Почему Дагестан стал горячей точкой на карте эпидемии

Мы стараемся реагировать на актуальные новости, и когда Дагестан случился, мы поняли – надо ехать. Сначала выяснили, можем ли мы вообще туда попасть и не засесть в карантин. А когда поняли, что там бардак и всем на всё пофиг, то собрались и поехали. Никакого контроля, кроме чисто формального, на въезде не встретили.

Почти всех героев нашли ещё из Москвы. У нас отличные продюсеры, которые связались с людьми на месте, и те нам помогли. На наши вопросы дагестанцы реагировали очень позитивно, к этому моменту всем уже стало очевидно, что произошла большая катастрофа, и многие решились говорить о ней, много и без всякого страха, так что я чувствовал себя очень комфортно.

В какой-то момент, когда люди понимают, что опасность от инфекции и бездействия властей выше, чем опасность от возможной кары за то, что они скажут, их прорывает. Это естественное состояние тех, кто чувствуют себя брошенными. Это происходит в Беларуси: «ядерный» электорат Лукашенко на фоне коронавируса почувствовал себя обманутым, и поэтому там происходит то, что происходит. Похожая ситуация развернулась и в Дагестане: страх уходит, обида и злость оказываются сильнее.

А когда исчезает страх, это всегда производит большое впечатление и вызывает большую эмпатию. Обычно люди в России гораздо осторожнее, они больше оборачиваются на власти и на то, «как бы чего не вышло». А когда они перестают об этом думать, возникает очень интересная и важная для журналиста ситуация.

Мы, конечно, отправили письмо и Владимиру Васильеву. Я бы с удовольствием поговорил с ним про случившееся. Но либо из-за того, что мы работали быстро, либо по другим причинам ни он, ни кто-либо ещё из представителей местной власти с нами встречаться не стал. Это, впрочем, ожидаемо.

Но и никакого противодействия с их стороны тоже не было. Там всё слишком кипело на тот момент. В Дагестане живут большими кланами, и в каждом есть и заболевшие, и погибшие. В таких условиях делать вид, будто ничего не происходит, или зажимать информацию, уже не решаются. Власти нам не мешали не из каких-то моральных соображений, а просто потому, что уже не могли.