«На основе обычаев». Как в самопровозглашенной ДНР пишут собственные законы и как потом по ним судят своих и чужих

Тема о юридической системе ДНР выскочила можно сказать в качестве сопутствующей.

Я сам из Донецка, и работаю с тем, что происходит в моём родном городе, не с марта 2014-го года, а гораздо раньше. Как у каждого донецкого человека, тем более – журналиста, у меня есть друзья, знакомые, родственники знакомых, просто герои моих прошлых публикаций, которых в последние пять-шесть лет арестовывали, отправляли «на окопы», давали какие-то огромные сроки, включали во всевозможные обмены, часть этих людей еще ждут освобождения или живут на относительно нелегальном положении.

Я долго писал общий текст о том, что вообще происходит с политическими заключённых в Донецке, но один текст по такой широкой и болезненной теме никак не получался. И уже в этом году мой редактор из «Спектра» Антон Лысенков порекомендовал разделить темы, написать отдельно про то, как на этой территории сложилась собственная система юриспруденции. Она там такая очень гибридная — с микстом советского УПК времен раннего Никиты Хрущева с современными украинскими кодексами, преобладающими полномочиями прокуратуры и всевластным МГБ как во времена позднего Иосифа Сталина.

А принятый в декабре 2019 года свой Гражданский кодекс вступит в действие только в июле 2020 года поскольку это первый полностью выписанный под российское законодательство свод законов, который судьям, адвокатам и прочим «специалистам по праву» с преимущественно украинским юридическим образованием нужно было дать время серьезно изучить.

Вся эта система законов и правил при этом иногда работает, а иногда и нет. По отношению к «политическим» так точно не работает. Но в ней могут случаться изъятия и сбои и в бракоразводных процессах, и в судах по, казалось бы, банальному определению размера компенсации за залитый соседями сверху кусок кухни. Это, кстати, одна из особенностей Донецка — много оставленных хозяевами «на время» квартир, на шестом году войны водопроводные трубы иногда не выдерживают одиночества.

Работал над материалом месяца четыре. Надо было аккуратно собрать факты и кого-то, кто может квалифицированно о них поговорить.

Я начал восстанавливать старые контакты и обзаводиться новыми. Например, нашёл адвоката Виталия Омельченко, который работает одновременно по обе стороны линии соприкосновения. Такие люди есть, и они всегда почему-то бывшие оперативные сотрудники органов МВД — эта категория профессионалов просто не могут жить вне риска. Были и те, кто тоже здорово помог, но попросили не называть никаких имен, и их я тоже понимаю. В современном Донецке крайне редко откровенно говорят с незнакомыми, а тем более с журналистом, тем более со мной — не получающим аккредитацию с лета 2017-го года.

Как в Донецке отреагировали на мой текст, я не знаю. Начался карантин, и я застрял на линии соприкосновения. Хотя были конечно люди, которые мне написали и позвонили после публикации.

У меня есть родственники и знакомые по обе стороны линии фронта, которые читают мои тексты, и основное, что я обнаружил на этой войне – в фактах все сходятся, они неоспоримы, различаются только их интерпретации. А мои тексты всегда о фактах, я фиксирую то, что есть и то, что об этом говорят люди причастные к событиям. Это, кстати, помогает выживать.