Мы сами — силовики. Рынок политического насилия захватывают частные игроки — люди, прошедшие Сирию и Донбасс. Раньше он принадлежал сотрудникам ФСБ и МВД

Атак на активистов, журналистов и политиков очень много. Я впервые обратила на них внимание в 16-ом году, когда в Жуковском массово поджигали машины людей, боровшихся с застройкой. Но на самом деле можно взять любое событие последних лет, вплоть до последних выборов, когда в Любовь Соболь бросались зелёнкой. Мы уже привычно их игнорируем, а если начинаем обсуждать, то строим конспирологические версии того, «кто заказчик?» и «кому это выгодно?». Это, наверное, в чём-то правильно, потому что именно от заказчиков идёт политическая воля, а исполнители – просто «руки».

Но в последнее время количество атак ещё возросло, и я решила, что хочу написать материал по этой теме. Причём именно про исполнителей, потому что поняла: мы о них не знаем вообще ничего. Не представляем, есть ли какой-то рынок, который можно описывать в терминах баланса спроса и предложения. Оказалось, что есть, пусть и маленький.

Часть людей, которые знали что-то об этой сфере, я знала уже около двух лет, и поддерживала с ними нормальное общение по другим темам. Поэтому, когда я пришла к ним с вопросами о политическом насилии, они среагировали гораздо мягче, чем могли бы, если бы мы познакомились только что. Вообще, когда у журналиста спрашивают, как он получал информацию у источников, часто выясняется, что вы познакомились ещё 5 лет назад на суде или на вечеринке. Или что человек, с которым вы общались на тему спасения животных – бывший иеромонах, много знающий об РПЦ.

А если говорить о «политтехнологических менеджерах»,  занимающихся акциями в Москве и Петербурге, то это люди, в общем, интеллигентные, с которыми можно поддержать беседу. А почему они из всего набора инструментов выбирают именно насильственные или полунасильственные акции, я не знаю.

Так что я не переживала, что после выхода текста сама стану жертвой такой же атаки. Ничего нового для тех, кто работает на этом узком рынке, я не раскрыла. Те, кто давал комментарий, знали, куда он пойдёт. А про Евгений Пригожина или Константина Малофеева пишкт такое количество текстов, что мой материал, если и вызвал у них неудовольствие, то ненадолго. Это тема не связана с огромными деньгами или концом политической карьеры.

Мне самой очень понравилась история, частично вошедшая в текст, как молодого человека внедряли в питерскую оппозиционную тусовку. Для подготовки его на неделю вывозили на природу, в обстановку, где ничего не отвлекает: если надо говорить на каком-то сленге – научат, набить татуировки – набьют, надо переодеть – переоденут. И после всего этого, он приходит на встречу и видит там свою маму, продавщицу «Пятёрочки», о чьём интересе к политике он ничего не знал. Они обнялись, правда, он не сказал, что был там «по работе», а не по убеждениям.

Многие другие люди, попадающие на этот «рынок», приходят с тяжелейшими историями. Это их, конечно, не оправдывает, но становится понятна степень отчаяния,  нужная, чтобы пойти по заказу совершать насилие против других. В Петербурге молодой человек с терминальным раком просто шёл по улице, увидел веселящуюся компанию молодёжи, подошёл к ним и сказал: «Ребята, я хочу с вами». Оказалось, что они были задействованы в этой сфере, и последние несколько месяцев жизни он в совершенно отмороженном состоянии работал на таких акциях.

Кроме того, запомнился собеседник из Москвы, организатор по имени Александр Фогель. Меня поразило, как он, не проверяя, кто я, откуда и есть ли у меня деньги, поверил обтекаемым формулировкам об «очень серьёзных политиках», которые хотят «наехать» на оппозицию, и сразу начал с потрясающим энтузиазмом предлагать любые жёсткие и оперативные меры. Если надо попинать – есть люди попинать, надо позанимать места для одиночных пикетов – позанимаем. Есть и реконструкторы, и футбольные фанаты, и студенты, пожалуйста, выбирайте кого угодно. Было очень странно, насколько легко и весело идут по жизни люди, соприкасающиеся с рынком политического насилия.

Я хочу поблагодарить моих редакторов Алексея Ковалёва и Владислава Горина. Без них текста не было бы, или он был бы в два раза больше.