Фотографии из городов Украины во время войны

Я не знаю, сколько тысяч журналистов, известных и неизвестных, талантливых и бесталанных побывало в Украине с начала войны. Думаю, это одна из самых освещённых в СМИ войн за всю историю, и в связи с технологиями, и с общей значимостью и болью для человечества.

Для меня с самого начала не было вопроса, ехать или нет в Украину. Потому что я понимала, что моё государство Украину разрушает и заливает её кровью, в том числе и кровью младенцев. Мне хотелось быть с Украиной в её страданиях и помогать по мере моих слабых сил. Если бы Украина меня не впустила, я бы вернулась в Россию, и пыталась бы помогать украинцам оттуда.

Украинцы, которые слышат, как я разговариваю, понимают, что я из России. Но у меня не было никаких проблем ни разу ни с одним человеком из-за того, что я – гражданка Российской Федерации. Правда, мне бывает неудобно о чём-то попросить, на чём-то настоять. Если про что-то говорят «нет, нельзя», то любой журналист начнёт изыскивать способы всё-таки это узнать и сделать. И обычно я такая же, но в Украине я стараюсь не выпячиваться. Мне стыдно. И я не понимаю людей из России, которые в теперешнем положении критикуют Украину, неважно за что – это имеет право делать кто угодно, но не мы.

Это война отличается от предыдущих войн, где я была, грандиозностью ужасающего замысла и степенью предательства Россией страны, которая всего лишь хотела пойти своим путём. Многим людям в Украине было сложно принять, что Россия – враг. Признать такой удар в спину от тех, кто казался тебе близким, очень сложно. Кто-то, конечно, давно понял, куда Россия идёт, и что она может сделать, но масштабов зла никто не представлял. Это удесятерённая Чечня, во всём.

Что больше всего запомнилось? Сложно сказать. Скажу, что было наиболее ужасным: эксгумация. С этим согласится любой, кто там побывал. Это страшно травматично, и в то же время, как любой ад, заманивает. Ты не можешь оторваться, отвернуться и уйти. Я хорошо помню, как в Изюме смотрела на вынутое человеческое тело в истлевших тряпках, и думала «нет-нет, я ещё подожду, ещё посмотрю». Чувствуешь, как будто вот-вот откроется какая-то тайна. Я сама не понимала, какая, и в итоге ты ничего такого и не узнаёшь, но стоишь совершенно заворожённый этим ужасом смерти и тем, во что превращается человеческая плоть.

Меня всё время спрашивают, как я справляюсь с работой. Почему-то считают, что с человеком должно что-то происходить. Мне кажется, что со мной пока ничего не происходит, хотя конечно у всех у нас, живущих в войне, посттравматический синдром в той или иной мере присутствует. Вероятно, если бы я была равнодушной и холодной, то переживала бы происходящее тяжелее. Я поэтому стараюсь по мере сил соединять журналистскую работу с волонтёрством. Когда ты отдаёшь кусочек себя, становиться легче…

Кроме того, у любого фотожурналиста есть свои задачи. Помнить о выдержке и диафрагме, о композиции, о том, как поймать момент, сделать так, чтобы человек тебя не боялся и не был напряжён. Ты всё равно отделён от окружающих этими стёклышками в камере, и с этим ничего не поделать.

Буквально на днях у меня была ситуация, в которой я испытала страшное профессиональное искушение. Это были похороны погибших в Славянске от российской ракеты С-300 папы и двухлетнего сына. Когда приехала мама погибшего мальчика, там были такие душераздирающие сцены, но я знала, что она не хотела, чтобы её снимали. А я была единственным журналистом внутри церкви во время отпевания.

И с одной стороны, я плакала, как и все вокруг во время проповеди и панихиды. А с другой стороны, во мне всё время сидел фотограф, которого так и подмывало поднять фотокамеру. В какой-то момент я спросила себя: «ты кто сначала, журналист или человек?» И ответила сама себе – «человек». Всё встало на свои места, я ничего там не сняла, и совершенно об этом не жалею.

Я очень долго думала, принимать ли мне эту премию, поскольку не все члены жюри вызывают у меня профессиональное и человеческое доверие. Я знаю, что это не деньги моего фашистского государства, и даже не деньги общественности, это деньги фонда Зимина. Но я всё равно думала и мучилась. Я стала спрашивать друзей, и они разделились. Один был против, остальные – «за». Но главным аргументом для меня стало то, что на деньги от премии можно купить что-то в помощь Украине. Например, турникеты – специальные жгуты, которые могут спасти жизнь при ранении и потери крови. Правда, это никак не искупит нашей вины перед Украиной.