Дело Хоттабыча

«После того, как текст про Хоттабыча вызвал довольно большой резонанс, я задумался, чем он зацепил людей. И подумал, что в этой истории есть пара каких-то важных символов.

Первый – это само действие, которым эти тридцать лет занимался Дмитриев. Мне кажется, что наше общество живет с сильными фантомными болями. Русское сознание в своем генезисе по среднеевропейским меркам очень коллективистское. Бессознательная привычка к общности в нем глубокая – а при этом реальных объединяющих практик мало, все меньше и меньше. Это создает в обществе сильную неосознанную фрустрацию.

Например, мне кажется, что культ Великой Отечественной связан не столько с нашими комплексами по поводу былого величия, нехваткой современных побед, которыми можно гордиться, или с нуждами госпропаганды. По-моему, есть более глубокая причина. Война помнится коллективным подсознанием как сильнейший и очень подлинный опыт, в котором люди были вместе. Георгиевская ленточка – это тоска не по победе, а по близости. И нашим обществом владеют такие вот, очень сильные фантомные боли, по большей части неосознанные. «В стране, забывшей и ответ, и вопрос, я как приемная дочь», – пела Умка. Мы находимся во власти какой-то амнезии, постоянно стирающей даже вопрос. Только боль остается.

Память о Большом терроре – безусловно, одна из таких фантомных болей. Общество то расковыривает эту рану, то пытается от нее отгородиться, затолкать куда-то – а затолкать невозможно, потому что это внутри нашей собственной головы. Никуда все равно не денешься, оно снова и снова вылезает, у каждого по-своему – кто-то отчаивается, кто-то отрицает, кто-то даже гордится.
Дмитриев тридцать лет делал довольно странную вещь: он просто искал кости, находил имена этих людей, перезахоранивал. Сначала я этого, честно сказать, не понимал. Зачем? Ну то есть да, конечно, память о репрессиях, но зачем так долго, однообразно и монотонно? И только потом до меня дошло, что смысл его работы в общем-то не научный, а ритуальный.

Прежде всего он просто отпевал этих людей. Находил места, материализовывал эту фантомную боль. Ничего не говорил, не делал никаких политических выводов, просто хоронил. Мне кажется, именно это людей и зацепило – то, что нашелся человек, который совершал какое-то точное ритуальное и психотерапевтическое действие.

Эта травма, в отличие от военной, нас не объединяет, а разъединяет – поэтому нам с ней так тяжело. Но Дмитриев совершал ритуал, который помогает обществу в целом ее принять. Это должна была делать церковь, он делал за нее.

И второй важный символический образ в этой истории – детская порнография. Мне кажется, не случайно Дмитриев был оклеветан именно таким образом. Люди, которые шьют это дело, конечно, специально не думали, действовали прагматически. Тем не менее, в выбранной ими статье есть месседж – бессознательный, но очень глубокий.

Ведь что такое детская порнография? Во-первых, это просто табу. Образ говорит: этот человек зашел туда, куда нельзя. Думаю, на ассоциативном уровне образ работает примерно так. И речь не про историю, не про факты, а именно про вторжение в коллективное подсознание. Во-вторых, чем пугает детская порнография? Это нарушение нормального хода бытия. Это когда старое вожделеет и насилует юное, порабощает будущее. Мне кажется, это образ из какого-то очень глубокого, архаического пласта, уже с трудом осознаваемый, но страшно мощный. И люди, которые его использовали, подсознательно это выразили: это про прошлое, которое насилует будущее.

Когда Хоттабыч взял Наташку из детдома, у него, конечно тоже был идейный мотив: дать вот этому маленькому будущему шанс. И месть этих сил ему тоже оказалась символическая: ты хочешь отнять будущее у нас? Нет, это мы заберем. Мне трудно даже осуждать этих людей, потому что они живут во власти довольно страшных духов. Конечно, Хоттабыч сам вызвал их гнев на себя, делал это долго и сознательно. Не людей, а именно духов. Им пришлось выйти на свет, показать лицо. Лично мне это почему-то важно.

Я знаю, что Дмитриеву сейчас психологически очень трудно. Он простой человек, не супермен, оказавшийся в эпически тяжелой драме. И очень хочется ему помочь».

История сотрудника «Мемориала» Юрия Дмитриева, который в конце 1990-х нашёл место захоронения жертв сталинских репрессий и на много лет погрузился в жизни расстрелянных людей. Сейчас краеведу вменяют изготовление порнографии, совершение развратных действий и незаконное хранение оружия.
http://les.media/articles/406627-delo-khottabycha