10 минут в классе воспитательной работы

Ольга Боброва: «Я всю дорогу пишу про тюрягу. У нас вся страна – тюрьма. Я не знаю, есть ли хоть один человек, серьёзно занимающийся журналистикой, который за всю свою профессиональную жизнь не столкнулся бы с тюрьмой. Конкретно по этой колонии мы в «Новой Газете» работаем с «Общественным вердиктом» очень давно. Больше года назад мы уже писали о том, что в ней происходит. Тогда это было связано с тем, что там сидело несколько наших героев: Руслан Вахапов, «болотники» Иван Непомнящих и Дмитрий Ишевский. Надо отдать должное нашим коллегам из «Общественного Вердикта», которые выступали именно как коллеги, делавшие с нами общее дело. И естественно, когда появилась эта видеозапись, то мы были первыми, кому «Общественный вердикт» предложил её опубликовать.

Самым сложным было посмотреть до конца это видео. Причём это пришлось делать неоднократно, потому что для статьи мы писали разъяснительный текст, приводили цитаты. Но всё остальное большого труда не составила. Мы всё, что происходит в этой колонии, знаем уже наизусть. Мы это описывали, приводили конкретные истории, в том числе зэка Макарова. Так что это уже не удивляет.

Удивляет другое – то, что правоохранителей у нас можно пронять, только приперев к стенке. Ведь раньше жаловался не только Макаров, жаловались многие. Причём всегда описывали одно и то же. В конце концов, это значит, что, наверное, там что-то нечисто! Но сколько было проверок, которые ничего не выявили, сколько было отказов в возбуждении уголовного дела? И только когда уже совсем нечего возразить, уголовное дело возбуждают. И поэтому мне, с одной стороны, очень радостно, что нам удалось их «ущучить», а с другой стороны мне грустно, потому что я понимаю: это просто одна из колоний.

До меня доходит информация, что ФСИН думают про всех нас. Но это тоже оценка нашей работы, причём я её оцениваю, как позитивную. И ещё я очень горжусь тем, что вся тюрьма подписана на «Новую Газету». Мы можем как угодно относиться к преступникам, но тюрьма, как общественное явление, является очень хорошим детектором правды.

Я часто говорю это стажёрам, которые к нам приходят: если мы очень настойчиво будем делать нашу работу, методично долбить в одну точку, то всё получится. Мы знаем, как всё на самом деле, и если мы будем рассказывать об этом честно, и не отступаться, то может что-нибудь и выгорит. Но даже если нет, существуют вещи, которые мы не имеет права не делать. Даже если мы понимаем, что они обречены. Есть вещи, которые делать просто нужно».

Ирина Бирюкова: «За это дело я не могла не взяться, потому что Женя уже был заявителем фонда «Общественный вердикт» еще по избиению в апреле 2017 года, в котором пострадали он, а также Руслан Вахапов и Иван Непомнящих. С того момента я стала не только вести их дело, но и регулярно навещать, писать жалобы на ужасные условия содержания. За полтора года этих писем накопилось около сотни, если не больше. Я познакомилась с родителями, ездила к ним в гости. В общем, мы стали какой-то такой большой семьей. Возникло доверие и у них ко мне, и у нас к ним.

Даже до видео это дело сильно отличалось от остальных своей жестокостью и цинизмом. После того, как пришли новости о его избиении и о том, что он трое суток уже не ходит, его мама была в истерике, мы с юристом Фонда Яковым Ионцевым сразу собрались и в ночь выехали, а рано утром уже стояли у дверей колонии. Меня долго не пускали, но, наконец, я увидела Женю, Он практически не мог идти, а, сев на скамейку в комнате краткосрочных свиданий (в адвокатскую комнату нас не пустили, дали говорить только через стекло и телефон), сказал: «Ира, вот эти сотрудники, которые меня сейчас к тебе привели, и те, которые у тебя сидят за спиной за оргстеклом – они все были в той комнате и меня били».

Мы знали, что наш разговор слушают, Женя называл мне имена и фамилии, которые я потом передала следственным органам, не побоялся при этих сотрудниках все рассказать, раздеться и показать мне повреждения.  И тогда это дело стало для меня особенным именно благодаря силе духа Жени. Кроме того, я тогда увидела, что он, поговорив со мной, стал как-то еще решительнее. Как потом я узнала, его сотрудники пытались убедить, что «Бирюковой ты не интересен. Ты не политический, не «болотник». И когда он увидел, что я приехала, убедила его в том, что мы его не бросим до его освобождения – он стал еще сильнее.

По поводу обстоятельств получения видео могу сказать одно – это была очень сложная цепочка. И единственной просьбой того, кто передал видео, было: «Пожалуйста, сделайте так, чтобы все эти сотрудники были наказаны и чтобы в колонии перестали торговать УДО». Люди понимали, что я не могу дать никаких гарантий, что я могла оказаться ненадежной. Но, когда мы договаривались о передаче видео, мне было сказано, что его (или их) передадут только мне и только лично в руки. Люди знали, кто я, как я выгляжу, где работаю, знали и видели результаты работы. Сказали, что доверяют только мне, и что я знаю, как с этим поступить. Надеюсь, что скоро смогу рассказать немного больше, но пока, из-за соображений безопасности, я этого сделать не могу.

Уникальное в этой истории то, что все сотрудники на видео были опознаны, что они в принципе были на видео, поскольку обычно сотрудники или в масках, или их нет в кадре. И пытали они с такой жестокостью и остервенением, с такой уверенностью в своей безнаказанности, что это, конечно, поражает.

До публикации видео лично у меня были проблемы. Психологические. Кода я включила это видео, то ехала за рулем, и смогла посмотреть только первые 10 секунд без звука. Я выключила, остановилась на обочине, потому что у меня затряслись руки. Я сначала не могла поверить, что это реальность. Потом дня три или четыре не могла вообще его открывать, сказала только нашему руководителю PR отдела, что, кажется, у меня есть что-то ужасное, и я подумаю, что с этим делать. Сначала в офисе не знал никто, что у меня есть такое видео. Только потом, когда я посмотрела, да и то в режиме перемотки, потому что не было сил посмотреть все от начала и до конца, я рассказала Наталье Таубиной, руководителю Фонда, и Олегу Новикову, руководителю PR отдела, о том, что у меня есть. Они спросили, что я хочу и готова с этим делать. Я сказала, что однозначно надо публиковать.

Тогда мы стали думать, как именно это сделать, возникли сложности с тем, что надо было опознать сотрудников колонии. Но с помощью бывших заключенных мы смогли узнать практически всех, пусть с неполными именами и фамилиями. Но тяжелее всего было видеть, что происходило с Женей. Особенно после того, когда я сопоставила то, что он мне рассказывал, с тем, что было на видео. Совпадало все до мельчайших деталей. Как если бы вы читали книгу ужасов, а теперь смотрите экранизацию, которая превзошла самые смелые ожидания.

Я уверена, что сотрудники, которые присутствуют на видео, а также, руководство колонии как минимум, понесут наказание. Единственное, что не хотелось бы – быть кровожадными в данном вопросе. Наказание должны понести все, но в рамках совершенных именно каждым из них действий. Чтобы у нас не получилось публичной порки в угоду обществу, а все понесли наказание по заслугам. Я не уверена, что пытки удастся искоренить полностью. Но сейчас видно, что ФСИН хотя бы делают попытку идти на диалог. Да, продолжают высказывать не очень правдивые вещи, популистские, но хотя бы видно, что пытаются идти на контакт. И уже есть какие-то изменения, о чём-то начинают говорить. Думаю, что, поскольку возник настолько большой резонанс, то отмахнуться от гражданского общества у них уже не очень получится.

Я бы хотела обратиться к общественности с просьбой не оставлять без внимания все перемены, которые сейчас будут происходить в системе ФСИН, активно участвовать в их обсуждении. Именно реакция общества, которое высказало свое возмущение и нетерпимость к пыткам, дала возможность громко заговорить о необходимости проведения реформы системы исполнения наказаний, которая привела бы к исчезновению пыток.  Тут необходимо принять комплекс мер, в ряде которых должно участвовать и гражданское общество: ОНК, введение института независимых наблюдателей, привлечение гражданских психологов для работы с личным составом и т.д. За то короткое время после публикации видео, люди, отбывающие наказание, и их родственники валом стали обращаться с аналогичными заявлениями в надзирающие и следственные органы. Это значит, что они тоже поверили, что можно чего-то добиться и изменить. Мы не можем подорвать их доверие».